хода вещей или гангрена?
Анье Тэада, гостья
Он не знал, что для этого есть слово. Большинство не знает. В мирное время большинство разумных живых, не помнит, что по любой дороге можно зайти слишком далеко, можно уйти туда, откуда не возвращаются, откуда не возвращаются домой, в живые… или в разумные. И когда впереди разворачивается смерть, есть доли времени, когда еще можно отпрыгнуть назад, по своим следам. Откатиться. Очень дорого. Но туда, где ты есть. Оставить большому Нет пройденное и уйти другой дорогой.
Он жалуется, что не знал слова, но мысль-за-словом он узнал.
Раэн Лаи, старший связист опорной базы Проекта
Я присутствовал при том сеансе связи, с которого все началось. Присутствовал как связист, начальник канцелярии, любимый воспитанник старика и станционная мебель одновременно. То есть, на меня не обращали внимания, и все же меня имели в виду.
Пока старик обсуждал с планетниками планы, скорость работы, потребности и проблемы, я скорее был мебелью с функцией протоколиста. Делал никому не нужные пометки: у старика, как и у всех прочих, не было никаких трудностей с запоминанием.
— И… вот еще на что обратите внимание, — сказали с той стороны, снизу, паузой подчеркивая важность. — В следующие двенадцать лет необходимо добиться максимального снижения числа неграждан и полуграждан в составе персонала.
Ответное молчание старика означало вопрос.
— Мы приняли решение о подготовке к первому этапу переселения.
Я сдавленно булькнул горлом в своем углу. Значит, все еще хуже, чем мы подозревали, чем подозревали новички.
Старик все еще молчал.
— Новый жизненный цикл необходимо начать с чистой земли, — многозначительно заявили с той стороны.
— Я и сам полагал, что необходимо начать возвращение статуса наиболее достойным строителям…
— Об этом речи не идет. Это недопустимо.
Старик не спросил «но как?» — это был вопрос, подходящий для юного и наивного существа вроде меня. Он понял, что имеют в виду внизу. Он спросил более важное:
— Вы себе представляете последствия?
— За двенадцать лет, — ответили ему, — можно научить кого угодно.
— Это не единственное затруднение, с которым мы столкнемся.
— Под куполами? Пообещайте статус вашим службам спасения — и мы не думаем, что у вас возникнут сложности.
— Пообещать? — сказал старик, слегка подчеркнув вопрос.
— Да, пообещайте.
Потом, когда сеанс закончился, старик повернулся ко мне.
— Разговаривая с ограниченно разумными следует оставлять им как можно больше лакун, чтобы они заполняли их своим смыслом. Вы много узнаете и им труднее будет заметить ваши ошибки. А ошибки будут. Только что я хотел спросить — могу ли я, теоретически, давая обещание спаскорпусу, твердо положиться на то, что оно будет исполнено. А ответили мне?
— Что обещание не будут выполнять ни при каких обстоятельствах.
— Что логично. Зачем им не вполне подконтрольная вооруженная сила сомнительной лояльности, приобретшая такие навыки… и соответствующий склад ума?
— А зачем им та же сила, но еще и без приманки? — спросил я. Перспектива получения статуса могла бы сделать спасательные силы лояльными. К тому, кто им этот статус пообещает, подумал я тут же сам для себя, и сам себе задал встречный вопрос методом старика: «А к тому, кто пообещает и не даст?».
Начальник проекта одобрительно прикрыл глаза и сказал: — А вы растете…
Можно было бы поверить, что старик читает мои мысли как сенс, но мои-то неглубокие мысли можно было читать и прямо по лицу и жестам.
— Соберите-ка мне всех.
— И главного инженера? — спросил я.
— Конечно, — старик как бы слегка удивился. — Это уточнение я слышу в четвертый раз. В чем дело?
— Зачем его тащить на орбиту с поверхности, если ему все можно пересказать в два слова? Все равно он никогда ничего…
— Но растете вы недостаточно быстро, — булькнул старик. Опять он надо мной смеялся и не объяснял, почему. Значит, я мог сам догадаться, если бы немножко подумал — и я стал думать.
И додумался. Довольно быстро — до двух вещей. Во-первых, до сих пор речь шла о вопросах политических и главинженер был согласен с со стариком. И молчал. Что произойдет, если он окажется менее чем согласен? И второе. В этот раз наши решения будут упираться в техническую часть. В то, что мы можем сделать, в то, чем мы можем пожертвовать. Значит — в инженерное ведомство. Определиться нужно до того, как мы уйдем за поворот. Наверняка было третье, четвертое, пятое… и какое-то шестое.
Анье Тэада, гостья
Тот, кого он именует главным инженером, для моего рассказчика не случился. Я могу предугадать, что и не случится. Я не знаю, можно ли спросить — почему, не нарушив ткань повествования, не допустив непозволительное любопытство. Я не чувствую здесь, в этой комнате, границ и правил — не чувствую многократно. Чужой мир. Чужая структура. Чужая мне — и весьма высокая — роль господина Лаи Энтайо-Къерэн-до в этой структуре. Его возраст. Его непроницаемая, как защитное поле, манера.
Может быть, он не замечал чужих опор, потому что сам ни на кого не опирался? Или тот, кто предъявлял миру внешним слоем слабость, беспомощность, отсутствие себя, просто не мог стать чем-то большим для моего собеседника? Господин тогда еще просто Лаи просеял через пальцы мелкую гальку фактов из личного дела и в ладони ничего не осталось. Странно это понимать… а может быть, не странно.
Я смотрю на пожилого человека, мне трудно представить его юношей, которому нужно было видеть чужую силу, для которого старшие были — для взгляда снизу вверх, и этот взгляд много требовал, резко мерил, поверхносто судил. Руководство, Проект, родной мир, соратников — всех. Что ускользнуло от этого взгляда тогда и не было переоценено сейчас?
Раэн Лаи, старший связист опорной базы Проекта
У мебели из приемной руководителя Проекта были свои привилегии: например, заваривать напитки посетителям и снабжать приглашенных новостями и сплетнями. Именно таким образом я, с позволения старика или госпожи Нийе, распространял нужные слухи — иногда сам, иногда через двоих подчиненных. Но в тот день в мои задачи входило как раз сохранение максимальной секретности. Так что подчиненных я прогнал и сам взялся за сухие палочки травы из личных запасов старика. Древняя как планета-прародина процедура, почти ритуал, успокаивала и помогала настроить мысли на рабочий лад. Пока вода кипела в большой каменной чаше, пока я переливал ее в меньшую, и по всему этажу разносился горьковатый, смолистый запах, мне всегда очень хорошо думалось. Сегодня зато подумалось о странном: той планеты, где выросла трава, ставшая чайными палочками, для нас больше нет. Сдвиг перекрыл привычные пути. Скоро
